Город Пушкин - Форум жителей: БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ - Город Пушкин - Форум жителей

Перейти к содержимому

Страница 1 из 1
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ рассказ

#1 Пользователь офлайн   Смирнов Игорь Павлович 

  • Энтузиаст
  • PipPipPipPip
  • Группа: Суперпользователи
  • Сообщений: 89
  • Регистрация: 01.11.2012

Отправлено Monday, 11.03.2013 - 17:57




БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ


Случай свёл меня с гвардии полковником в отставке Демидовым Петром Михайловичем в канун 65-летия полного снятия ленинградской блокады. Передо мной сидел высокий, подтянутый, седой, сероглазый, с острым проницательным взглядом и чувством юмора человек, очень бодрый, выглядевший много младше своего календарного возраста.

Петр Михайлович участник Великой Отечественной войны с её первого до последнего дня, кавалер шести боевых орденов и восьми медалей, начавший войну под Ленинградом и закончивший её в Берлине. Естественно, разговор сразу зашёл о том героическом времени, о наиболее памятных ему эпизодах, и особенно об обороне нашего города. У моего собеседника оказалась прекрасная память. Он в деталях помнил многие события шестидесятилетней давности.

- Если можно, - попросил я, - вспомните, пожалуйста, подробности своего первого соприкосновения с противником, своего первого боя. Ведь из-за новизны впечатлений он, наверное, наиболее ярко запечатлелся в Вашей памяти.

- Конечно, - согласился Пётр Михайлович, - я и сегодня, закрыв глаза, могу, как в кино, просмотреть подробности того далёкого дня. Впечатление он оставил неизгладимое!

Немного помедлив, видимо, мысленно упорядочив события, он начал свой рассказ.

«Начало войны застало меня в Лужских военных лагерях, куда после окончания первого курса Ленинградского артиллерийского училища, нас вывезли для практического освоения материальной части орудий и реальных артиллерийских стрельб. Сразу после получения известия о начале боевых действий, командование вернуло нас на зимние квартиры, в казармы училища. Всем нам – недоучившимся целый год курсантам – было присвоено офицерское звание, и мы были направлены в специальный лагерь под Москвой. Здесь формировалась 286-я стрелковая дивизия, в 854-м артиллерийском полку которой я и начал службу в должности старшего офицера батареи. Уже в августе 1941-го года укомплектованная и вооружённая дивизия была переброшена под Ленинград. К этому времени фашисты вели бои по завершению окружения города. Наша дивизия должна была встать на пути немецких войск, двигавшихся вдоль Невы в сторону Ладоги. Мы выгрузились в районе станции Назия и по сильно разрушенной вражеской авиацией полевой дороге, в вечерних сумерках, походной колонной двинулись навстречу врагу. Впереди виднелось зарево пожара, доносился гул канонады. Повеяло смертью и неизвестностью, тревожно забилось сердце: что-то ждёт нас там, впереди? Мы приближались к линии фронта.

Наконец, колонна остановилась, и комбат приказал мне выбрать место орудиям для стрельбы с закрытых позиций, а сам поехал вперёд, чтобы организовать наблюдательный пункт (НП) для управления огнём батареи. На дороге остались четыре 76 – миллиметровые пушки нашей батареи, каждую из которых обслуживало семь человек боевого расчёта и шесть лошадей тяги. Пушки прицеплены к передкам с боекомплектом снарядов. Вокруг – болотистый, трудно проходимый лес. Пройдя для рекогносцировки вместе с командирами взводов немного вперёд по дороге, обнаружил возвышающуюся над болотом поляну диаметром метров в триста. Дорога, пересекая эту поляну, углублялась в лес в сторону противника. На опушке поляны, посоветовавшись, и решили установить орудия. Лошадей отвели в тыл. Весь остаток ночи артиллеристы рыли окопы для орудий и ровики для укрытия личного состава. Никто не отдохнул ни минуты. К рассвету пушки закатили в окопы и замаскировали. С нашей огневой позиции отлично просматривался противоположный конец поляны. Связисты с наблюдательного пункта протянули телефонную связь, и комбат передал исходные данные для стрельбы по запланированным целям, которые командиры взводов записали мелом на щитах орудий.

Утро выдалось тихое, ясное. Из болота слева и справа медленно поднимался туман. Он тут же рассеивался в лучах восходящего солнца. Казалось, ничто не предвещало грозных событий.

Я доложил командиру о готовности к боевой работе и только собрался немного отдохнуть, как поступила команда: «Батарея по местам, неподвижный заградительный огонь (НЗО), ориентир один, четыре снаряда беглый, огонь!» Подаю команду: «Батарея к бою! (НЗО), ориентир один, четыре снаряда беглый, о готовности доложить!» После докладов командиров взводов о готовности подаю следующую команду: «Залпом огонь!» Затем по команде с НП мы обстреляли и другие запланированные цели.

Отличным оружием была наша пушка: лёгкая, низко сидящая, подвижная, с полуавтоматическим затвором; она быстро и точно наводилась в цель, хорошо маскировалась в складках местности, имела большую скорострельность и начальную скорость полёта снаряда. Пушка была очень хороша для стрельбы с закрытых огневых позиций, а также прямой наводкой по танкам, ДОТам и другим неподвижным целям. Снаряд у неё был унитарный, фугасного и осколочного действия. Эффект от её стрельбы был весьма существенный!

Между тем фашисты наступали, и комбат приказывает мне одно орудие отправить к нему на НП для стрельбы прямой наводкой по идущим на прорыв танкам. С нехорошим предчувствием посылал я туда лучшее в батарее первое орудие. Больше его расчёта я не видел. Как стало известно позднее, он с хода вступил в бой, уничтожил два танка и весь погиб под гусеницами третьего.

Канонада всё приближалась. Уже были видны разрывы вражеских снарядов в районе нашего НП. Оборвалась телефонная связь с ним. С соседней батареи прибежал связной и передал приказание моего комбата, с которым она ещё имела связь, встретить двигающиеся на нас, прорвавшиеся через нашу линю обороны, немецкие танки. Вскоре на дороге показались отходящие в тыл хозяйственные повозки, кухни, санитарные двуколки с ранеными, а затем и наша пехота. К середине дня дорога опустела. Я собрал командиров взводов и, указав им на отдельно растущую пушистую ёлочку, сказал, что огонь будем вести по моей команде всеми орудиями, когда танки, выходящие из лесу, поравняются с ней. Перейдя поляну, я убедился, что двигаться они могут только по дороге: справа и слева от неё было непроходимое болото.

Постепенно артиллерийская стрельба впереди затихла. Потянулись тягостные минуты тревожного ожидания. Батарейцы замерли у своих орудий. Через какое-то время мы услышали вначале еле различимый шум танковых двигателей. Он становился всё громче и громче: танки шли на нас. Я подал команду: «Батарея, приготовиться к стрельбе прямой наводкой, взрыватель фугасный, зарядить!» Выполнив команду, люди затаились. И вот на дороге, среди зелени листвы появилось тёмное пятно, медленно увеличиваясь, оно приближалось к ориентиру, постепенно обретая форму броневика. Это была вражеская разведка. Выйдя из леса, броневик остановился, и открыл огонь из башенного пулемёта. Батарея ничем не обнаруживала себя. Ничего не заподозрив, броневик двинулся вперёд. Я поднял правую руку и тихо скомандовал: «Внимание! – а когда он достиг ёлочки, - громко крикнул: «Огонь!» Выбросив длинные языки пламени, орудия послали снаряды в цель. Стрельба с дистанции триста метров, для пушек считается - в упор! Броневик подпрыгнул, развернулся поперёк дороги и загорелся. К небу потянулся чёрный масляный шлейф дыма. Через несколько минут появился танк и стал справа обходить горящий броневик. Как только он достиг ориентира, я скомандовал: «Огонь!» Батарея дружно ахнула и замолчала. Танк загорелся. На дороге образовалась пробка из двух горящих машин. Явственно послышались голоса: фашисты совещались. Потом под прикрытием дыма открыли огонь из танкового орудия по нашей позиции. Мы укрылись в ровиках. Немцы били не прицельно, и большинство снарядов рвались где-то в лесу, за расположением батареи. Но вот один рванул поблизости. Я выглянул из ровика и увидел, что снаряд попал во второе орудие, изуродовал колесо, отчего орудие накренилось. Расчёт не подавал признаков жизни. Стрелявший по нашей позиции танк демаскировал себя, и я засёк его местонахождение. Оставшимся двум пушкам приказал открыть беглый огонь, и через несколько минут в лесу появился третий костёр.

Наступило затишье. Огонь батареи остудил наступательный пыл немцев. Воспользовавшись передышкой, я подошёл к разбитому орудию и увидел, что для стрельбы оно больше непригодно, а из состава расчёта четверо убито и трое ранено. Снаряды и снарядные ящики взрывом разбросало по большой площади. Высыпавшийся из снарядов порох хрустел под ногами. И во всём этом хаосе самым непонятным был синий всепожирающий огонь. Горели бронированный щит и станины орудия, расплавленный металл стекал на землю сине-белыми огненными каплями. Земля на позиции кишела мелкими очагами огня.

Значительно позже мы узнали, что немцы применяли снаряды, начинённые термитом. При взрыве снаряда он загорался, и разбрызгивался вокруг, поджигая и поражая всё на своём пути.

Прошло немного времени, и фашисты опять зашевелились. Присмотревшись, мы обнаружили очередной танк. Пытаясь обойти «пробку», он застрял в болоте и начал буксовать. Мотор ревел, и в том месте, где он застрял, раскачивались верхушки деревьев. Целясь ниже этих верхушек, орудия по моей команде открыли беглый огонь, в результате которого и эта вражеская машина запылала. А чтобы немцы не могли вести спасательные работы, мы выпустили по ним десяток шрапнелей!

Стало необыкновенно тихо. Тишину нарушало только лёгкое потрескивание горящих танков. Солнце нещадно пекло, очень хотелось пить, но воды не было. Да и не до этого было. Враг находился буквально рядом. Что он задумал предпринять? Видимо, не подошла ещё его пехота. Иначе она бы по лесу незаметно обошла батарею и легко уничтожила нас в ближнем бою!

Вдруг в небе послышался нарастающий шум, и появился небольшой самолётик. Позже я узнал, что это был немецкий разведчик и корректировщик артиллерийского огня «Хейнкель – 126», которого солдаты прозвали «костылём» или «кривой ногой». Определив наши координаты, он вызвал огонь своих батарей на нашу позицию. Зашипели, засвистели и роем полетели через наши головы снаряды, вначале не причиняя нам никакого вреда. Стрельба на некоторое время прекратилась, «костыль» скорректировал огонь, и снова полетели снаряды, но теперь уже они стали попадать в цель. Земля заходила ходуном, со стен ровика, в котором я лежал, посыпался песок, тело помимо моей воли с силой прижалось ко дну, в голове была одна мысль: попадёт очередной снаряд в мой ровик или нет?!

После артналёта опять наступила тишина. Но эта чёртова «стрекоза» продолжала кружиться над нами. Видимо, корректировщик уточнял наши координаты. Было ясно, что передышка временная. Надо что-то предпринимать. Нельзя допустить, чтобы беспомощную в этой ситуации батарею фашисты полностью уничтожили. Голову пронзила мысль: ведь у меня есть минут десять до следующего обстрела, пока «костыль» разбирается и вводит коррективы. Приказа отступать не было. На свой страх и риск, принимаю решение вывести батарею из-под обстрела. Выскочил из ровика и командую: «Передки на батарею! Орудиям отбой!»

Всё на позиции сразу пришло в движение. Солдаты руками выкатили пушки из окопов, прискакали ездовые, прицепили орудия к передкам, быстро погрузили на станины убитых и раненых. На позицию снова обрушился шквал огня, но батарейцы уже удалялись в тыл. Остатки батареи были спасены и готовы к новому бою.

Отъехав километра полтора, остановились отдышаться. На батарею было страшно смотреть: из четырёх осталось только два орудия, половина людей убита или ранена, каждую пушку тянут не шесть, а только четыре лошади, многие из которых ранены; солдаты усталые и грязные, кто как может, висят на передках и станинах. Посчитав потери, тронулись дальше.

Через какое-то время колонна выехала из леса и остановилась. Я огляделся. Впереди метрах в пятистах протекала река, через которую был перекинут деревянный мост, за ней виднелось второе поле глубиной километра полтора, далее темнел густой лес. Следом за нами из леса стали выходить наши лёгкие танки и пехота. Появилось ощущение неразберихи. Оценив обстановку, я решил переправиться через речку и на опушке дальнего леса оборудовать новую огневую позицию. Под обстрелом батареи оказывались бы оба поля, и её прикрывала река, преодолеть которую под огнём батареи не так просто.

Неожиданно, среди отступавших появился наш командир батареи. Я кратко доложил о прошедшем бое и о принятом решении по организации новой позиции. Он согласился с ним, но реализовать мы его не успели. Из леса показались немецкие танки. Комбат приказал мне командовать одним орудием, сам же стал командовать другим. Завязался беспорядочный, плохо управляемый бой. Было трудно понять: где свои, где немцы. Всё перемешалось, закружилось. Выстрелы в упор из танковых орудий, лязг гусениц, треск пулемётов, автоматов и автоматических пушек, рёв моторов и взрывы снарядов. Подаю команду: «Орудие, к бою! Заряжай!» Стоя рядом, выбираю цель. Вижу два танка, направляющиеся в нашу сторону. Указываю наводчику на ближний и приказываю открыть огонь. После нашего выстрела танк замер. Кричу наводчику: «По второму танку, быстрее, огонь!» И тут произошёл очень редкий, просто фантастический случай. Вижу: танк остановился, и его орудие медленно поворачивается в нашу сторону. Холодок побежал по спине. Наша пушка и танковая выстрелили одновременно. Стреляли почти в упор, расстояние между нами было не более ста метров. Фашистский снаряд разорвался по центру орудия, и это спасло расчёт. Осколки попали в стальной щит, ствол и колёса. К счастью, и снаряд был не крупного калибра. Взрывом меня бросило на землю. Подняв голову, увидел, что орудие разбито, люди лежат на земле и озираются, а танк стоит объятый пламенем. Понимаю, что здесь нам без пушки делать больше нечего и командую всем живым отходить к реке. Нас осталось пятеро. Поднялись и побежали. Рядом непрерывно свистели пули. Пробежав метров сто, упал на землю. Приподнялся и повернул голову, чтобы посмотреть на поле боя и своих солдат. Мои волосы стали подниматься дыбом: ко мне медленно слева направо приближалась цепочка светлячков – жёлто-белых трассирующих пуль. Я оцепенел, и расширенными от ужаса глазами смотрел на эту неумолимо приближающуюся смерть.

В книгах часто пишут, что в таких случаях перед глазами человека проносится вся его жизнь, лица родных и близких. Думаю, что это красивая фантазия авторов. Лично у меня не было никаких мыслей. Страх сковал всё моё существо!

Буквально в двух метрах от меня «огненная змея» потухла. Вероятно, пулемётчик решил, что все мы убиты. Скажу Вам: очень неприятная штука быть мишенью!

До спасительной речки оставалось метров семьдесят. Я, как на крыльях пролетел это расстояние, упал и кубарем скатился под обрыв, к воде. Мои батарейцы последовали за мной. Здесь было «мёртвое пространство». Снаряды и пули пролетали над нами. Немного придя в себя, по кромке берега двинулись в тыл. Солнце нещадно палило. Было душно и жарко. Только теперь я расстегнул крючки и пуговицы шинели, расслабил ремень и выбросил противогаз. Из речки напился воды, ополоснул лицо, намочил голову: стало легче.

Бой не стихал. Гремели разрывы, слышалась стрельба из всех видов стрелкового оружия. Через пару километров встретили каких-то командиров, которые собирали выходивших из боя бойцов, строили их в цепь и направляли вместе с подходившим резервом в сторону противника. Я тоже со своими четырьмя солдатами встал в стрелковую цепь. Мы вошли в лес. Все закричали «Ура!» и побежали. Кругом свистели пули и раздавались цокающие шлепки при их попадании в стволы деревьев. Создавалось впечатление, что враг где-то рядом, что мы окружены, хотя немцев видно не было. Кто-то сказал, что командира дивизии ранило, и я видел, как его на плащ-палатке понесли в тыл. Лес сильно ограничивал видимость, наша цепь распалась и превратилась в отдельные звенья. Стрельба начала стихать. Ни немцев, ни своих видно не было. Ввиду полной неясности обстановки, я приказал своим солдатам, держась вместе, повернуть назад.

Прошли километров пять, стрельба совсем стихла. Остановились в лесу, у дороги. Присели, отдышались, посмотрели друг на друга. Вид у нас был не геройский: заляпанное грязью, рваное обмундирование; серые, усталые, осунувшиеся лица, бегающие в поисках опасности глаза. Всем нам с трудом верилось, что удалось выбраться живыми их этой огненной купели. Отдохнув, пошли искать свою часть. В густом лесу было полно наших войск. Отыскали штаб дивизиона, а возле него и кухню. Стало веселее: теперь мы не одни! Нашёлся и наш командир батареи. Я вздохнул с облегчением: теперь все заботы о батарее он возьмёт на себя.

На следующий день возле кухни собрали всех, кто остался жив. Оказалось, что более половины личного состава батареи погибло или ранено, пушки разбиты. Здесь, в тихом лесу, оставшиеся в строю после первого в жизни жестокого боя солдаты, медленно приходили в себя, ещё никак не веря, что выжили в этой кровавой схватке».

Пётр Михайлович умолк. По его отрешённости было видно, что он сейчас живёт в том далёком августе 1941-го года. Мне не хотелось его тревожить, и я тоже молчал. Наконец, он поднял глаза и вернулся к действительности.

- А ведь я, как мог, описал свою военную историю. Хотелось поделиться подробностями боевых действий, в которых участвовал, и своими впечатлениями от войны с молодыми! Обращался в разные инстанции с просьбой опубликовать мои воспоминания, но везде получал один ответ: «нет денег!» Наверное, я не могу быть достаточно настойчивым. Или, как сейчас говорят: не деловой!

Я слушал его и думал: «В уважающем себя государстве благодарные потомки просто обязаны золотом записать имена подобных героев на скрижалях истории. Они должны на коленях умолять человека в восемнадцатилетнем возрасте командовавшего батареей и уничтожившего в первом бою пять вражеских танков и броневик, не поскупиться на воспоминания! Ведь только на примерах таких людей можно воспитать новое поколение граждан, способных возродить великую Россию и защитить её от врагов! А, может быть, нынешние власти и не желают видеть Россию вновь великой и могучей?!»







Смирнов Игорь Павлович., литератор

смотри слушай (искать по Ф.И.О. автора)
0

Страница 1 из 1
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему